«Геростратом», «разрушителем» Ленина звали с глубокого детства: у него не выживали ни куклы, ни птички. Характером – неуемный, вспыльчивый и недоброжелательный, если не злой; позже, в симбирской гимназии и Казанском университете, замкнутый, заносчивый, прямолинейный и грубый: юность Ильича была омрачена казнью старшего брата Александра за попытку убийства царя Александра III и реакцией на это окружающих – все они, за очень редким исключением, отвернулись от «семьи террориста».
Знаменитое ленинское «мы пойдем другим путем» историк Дмитрий Волкогонов трактует так: «Совсем необязательно самому быть «метальщиком» пироксилиновых бомб, которые делал несчастный Саша. Необязательно находиться и на баррикадах, самому подавлять восстания, быть на фронтах гражданской войны... И он никогда там и не был и непосредственно ничего «не подавлял». Главное – не в деяниях одиночек. Главное – управлять массой. Огромной. Бесчисленной. Почти бессознательной».
Другими словами, возможно, уже в юные годы Владимир Ульянов задумался о собственной партии как боевом отряде революции, а поскольку «на войне как на войне», организацию должна сплачивать железная дисциплина, полувоенная субординация, подчинение воле лидера. Выросший на Чернышевском, Ленин был образцом самодисциплины и требовал того же в отношении себя: у будущего вождя всегда все было в порядке с самолюбием, а семья, по сути, работавшая обслугой, и окружение только подогревали его.
Александр Нагловский, хорошо знавший Ленина старый большевик, первый советский торгпред в Италии, впоследствии сбежавший на Запад, вспоминал: на заседаниях Совнаркома народные комиссары сидели перед Лениным как перед учителем, «довольно нетерпимым и подчас свирепым, осаждавшим «учеников» невероятными по грубости окриками», так что «ни по одному серьезному вопросу никто никогда не осмеливался выступать «против Ильича»... Свободы мнений в Совнаркоме было у Ленина не больше, чем в совете министров у Муссолини и Гитлера... Самодержавие Ленина было абсолютным». (К слову, с Гитлером Ленина сближает не только дата рождения, схожий темперамент и взгляды на устройство партии и общества в целом, но и, например, любовь к Вагнеру). Принципы основанной Лениным советской бюрократии – подавление личности, инакомыслия, тоталитаризм и деспотизм – он перенес на все советское общество.
У Ленина, педанта по натуре, все было «разложено по полочкам» не только в быту (он не терпел беспорядка, неопрятности, непунктуальности, вообще неделовитости, многословности), но, конечно, и в мировоззрении. Марксизм (который на практике он, на самом деле, попрал, устроив социалистический эксперимент в неподготовленной для этого, по Марксу, аграрной стране) был для Ленина универсальной догмой, объясняющей мир логично, строго, от начала до конца.
Многие обвиняют его в примитивизации марксизма, в схематичности мышления вообще. «Тип культуры Ленина был невысокий, многое ему было недоступно и неизвестно... Он интересовался лишь одной темой, которая менее всего интересовала русских революционеров, темой о захвате власти, о стяжании для этого силы. Все миросозерцание Ленина было приспособлено к технике революционной борьбы. Он один, заранее, задолго до революции, думал о том, что будет, когда власть будет завоевана, как организовать власть... Все мышление его было империалистическим, деспотическим. С этим связана прямолинейность, узость его миросозерцания, сосредоточенность на одном, бедность и аскетичность мысли, элементарность лозунгов, обращенных к земле», – писал Николай Бердяев, выброшенный из Советской России в 1922 году на «философском пароходе».
Критики «ленинского курса» объявлялись «идиотами» и «тупицами», сомневающиеся – врагами. «Как человек «с истиной в кармане», он не ценил творческих исканий истины, не уважал чужих убеждений, не был проникнут пафосом свободы, свойственным всякому индивидуальному духовному творчеству, – писал о Ленине эсер Виктор Чернов. – Напротив, здесь он был доступен чисто азиатской идее – сделать печать, слово, трибуну, даже мысль монополией одной партии, возведенной в ранг управляющей касты. Здесь он походил на того древнего мусульманского деспота, который произнес приговор над сокровищами Александрийской библиотеки: если там сказано то же, что и в Коране, то они лишни, а если другое, то они вредны».
К возражающим Владимир Ильич, будучи фанатиком своей революционной идеи и программы, был беспощаден, входил в раж, состояние бешеного гнева (его соратник, врач по профессии Александр Богданов пришел к убеждению, что «у Ленина бывали иногда психические состояния с явными признаками ненормальности»), отчаянно (но без мата) ругался (словарь ленинских ругательств весьма разнообразен: «умственные недоноски», «гнилое яйцо», «лакей буржуазный», «лошадиный барышник», «мещанская сволочь», «навозные кучи», «помойная яма», «поганое стойло» – и это далеко не полный список). Ленин не был злопамятен – просто вычеркивал оппонентов из «попутчиков», без малейшей жалости разрывая личные отношения. Поэтому друзей у него не было – были обожатели, готовые терпеть выходки вождя, не собиравшегося считаться ни с кем и ни с чем.
Прежде всего – с тем, что сложная, многообразная жизнь не помещалась в рамки его ортодоксального революционного вероисповедания: если общество неспособно быть таким, каким его замыслил Ленин, тем хуже для общества, оно умоется кровью, но будет правильным и счастливым.
«Он строил план революции и революционного захвата власти, совсем не опираясь на развитие сознания огромных масс рабочих и на объективный экономический процесс. Диктатура вытекала из всего миросозерцания Ленина, он даже строил свое миросозерцание в применении к диктатуре. Он утверждал диктатуру даже в философии, требуя диктатуры диалектического материализма над мыслью, – характеризовал «кремлевского мечтателя» Бердяев в труде «Русская религиозная идея и русское государство». – Сначала нужно пройти через муштровку, через принуждение, через железную диктатуру сверху. Принуждение будет не только по отношению к остаткам старой буржуазии, но и по отношению к рабоче-крестьянским массам, к самому пролетариату, который объявляется диктатором. Потом, говорит Ленин, люди привыкнут соблюдать элементарные условия общественности, приспособятся к новым условиям, тогда уничтожится насилие над людьми, государство отомрет, диктатура кончится. Тут мы встречаемся с очень интересным явлением. Ленин не верил в человека, не признавал в нем никакого внутреннего начала, не верил в дух и свободу духа. Но он бесконечно верил в общественную муштровку человека, верил, что принудительная общественная организация может создать какого угодно нового человека, совершенного социального человека, не нуждающегося больше в насилии... В этом был утопизм Ленина, но утопизм реализуемый и реализованный». (к сожалению, именно его сегодня и наблюдаем - ЭР)
«Еще совсем недавно многие ленинские статьи, речи, брошюры пылали негодованием по поводу жестокостей полицейского режима самодержавия и буржуазии. Теперь же Ленин в неизмеримо больших масштабах насаждает репрессии, кары, слежку, пролетарский контроль, цензуру, реквизиции, ограничения свобод... Единственный аргумент, которым он везде пытается прикрыть беззаконие и революционный произвол, – это делается «в интересах масс» и осуществляется «самым передовым классом» – пролетариатом», – продолжает мысль Бердяева Дмитрий Волкогонов.
В своей фундаментальной биографии Ленина он цитирует многочисленные яростные требования предсовнаркома расстреливать как можно больше. «Расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты»; «Налягте изо всех сил, чтобы поймать и расстрелять астраханских спекулянтов и взяточников. С этой сволочью надо расправиться так, чтобы все на годы запомнили»; «Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев, сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города»; «По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дальше, ибо необходимо беспощадное истребление»; «Пока мы не применим террора – расстрел на месте – к спекулянтам, ничего не выйдет».
Венедикт Ерофеев в «Моей маленькой лениниане» приводит такие ленинские телеграммы: «Только сегодня мы узнали в ЦК, что в Питере рабочие хотят ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы их удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда доходит до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Надо поощрить энергию и массовидность террора!»; «В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т.п. Ни минуты промедления!»
Концлагеря, захват заложников, включая детей – членов семей бунтующих крестьян и бежавших из Красной армии вчерашних белогвардейцев – и их расстрелы в ответ на антибольшевистские выступления (например, на убийство председателя Петроградского ЧК Марка Урицкого и покушение на самого Ленина в 1918 году), заградотряды – все это тоже новшества большевиков. По подсчетам историков, Красный террор периода Гражданской войны погубил 5 млн душ – офицеров, помещиков, купцов, ученых, студентов, священников и даже ремесленников и рабочих.
Виктор Чернов рассказывал, что Ленин «никогда не обращал внимания на страдания других, просто не замечал. Ум у Ленина был энергический, но холодный. Я бы сказал даже – это был прежде всего насмешливый, язвительный, цинический ум. Для Ленина не могло быть ничего хуже сентиментальности. А сентиментальностью для него было всякое вмешивание в вопросы политики, морального, этического момента. Все это было для него пустяками, ложью, «светским поповством». В политике есть лишь расчет. В политике есть лишь одна заповедь – добиться победы».
«Став одержимым максималистической революционной идеей, он, в конце концов, потерял непосредственное различие между добром и злом, потерял непосредственное отношение к живым людям, допуская обман, ложь, насилие, жестокость. Ленин не был дурным человеком, в нем было и много хорошего. Он был бескорыстный человек, абсолютно преданный идее, он даже не был особенно честолюбивым и властолюбивым человеком, он мало думал о себе. Но исключительная одержимость одной идеей привела к страшному сужению сознания и к нравственному перерождению, к допущению совершенно безнравственных средств в борьбе», – объяснял Бердяев.
.jpg)
Эмигранты Чернов и Бердяев вряд ли были расположены подыскивать для описания Ленина добрые слова. Но вот свидетельство Анатолия Луначарского, члена первого советского правительства: «Чрезвычайно редко из его уст не только в порядке официальном и публичном, но даже интимном, замкнутом слышались какие-нибудь фразы, имеющие моральный смысл, говорящие о любви к людям».
Вопросы нравственности отметались Лениным за ненадобностью, словечко «добренький» в его устах звучало едким сарказмом и означало «мягкотелый, размазня, слякоть». Верными товарищами, по словам современников, считались те, «кто выполнял любые приказы, даже те, которые находятся в противоречии с человеческой совестью»: этичным, по завету еще одного кумира Ленина, нигилиста Сергея Нечаева, было все, что служило делу революции, цель оправдывала средства – и сговор против русского царизма с вражеским генералом Людендорфом (спустя ровно шесть лет после ленинского переворота, в ноябре 1923-го, этот генерал примет активное участие в Пивном путче молодого Адольфа Гитлера, откупорив политическую карьеру еще одному будущему фюреру), и превращение войны с германскими агрессорами – в их же интересах – в братоубийственную гражданскую бойню. Когда в 1921 году в стране разразился голод, унесший до 5 млн жизней, большевики цинично воспользовались «историческим моментом», чтобы экспроприировать церковные сокровищницы, а сопротивлявшихся священников уничтожить как класс, таким образом расквитавшись с Церковью «по полной программе».
«Священника Никольского вывели из женского монастыря Марии Магдалины, заставили раскрыть рот, вложили в него дуло маузера и со словами «вот мы тебя и причастим» выстрелили. Священнику Дмитриевскому, которого поставили на колени, сначала отрубили нос, потом уши и, наконец, голову. В Херсонской епархии трех священников распяли на крестах. В городе Богодухове всех монахинь, не пожелавших уйти из монастыря, привели на кладбище к раскрытой могиле, отрезали им сосцы и живых побросали в яму, а сверху бросили еще дышащего старого монаха и, засыпая всех землей, кричали, что справляется монашеская свадьба... Настоятеля Казанского собора протоиерея Орнатского привели на расстрел с двумя сыновьями и спросили: «Кого сначала убить – тебя или сыновей?». Отец Орнатский ответил: «Сыновей». Пока расстреливали юношей, он, став на колени, читал «отходную». Расстреливать отца Орнатского взвод красноармейцев отказался. Отказались стрелять в молящегося коленопреклоненного старца и вызванные китайцы. Тогда к батюшке вплотную подошел юный комиссар и выстрелил из револьвера в упор», – пишет журналист Михаил Вострышев.
Николай Бердяев признает: Ленин был плоть от плоти русского народа. Совершая свой грандиозный социальный эксперимент, он «воспользовался русскими традициями деспотического управления сверху и, вместо непривычной демократии, для которой не было навыков, провозгласил диктатуру, более схожую со старым царизмом. Он воспользовался свойствами русской души, во всем противоположной секуляризированному буржуазному обществу, с ее религиозностью, ее догматизмом и максимализмом, ее исканием социальной правды и царства Божьего на земле, ее способностью к жертвам и к терпеливому несению страданий, но также к проявлениям грубости и жестокости, воспользовался русским мессианизмом, всегда остающимся, хотя бы в бессознательной форме, русской верой в особые пути России... Он соответствовал отсутствию в русском народе римских понятий о собственности и буржуазных добродетелях, соответствовал русскому коллективизму, имевшему религиозные корни... Он отрицал свободы человека, которые и раньше неизвестны были народу, которые были привилегией лишь верхних культурных слоев общества и за которые народ совсем и не собирался бороться. Он провозгласил обязательность целостного, тоталитарного миросозерцания, господствующего вероучения, что соответствовало навыкам и потребностям русского народа в вере и символах, управляющих жизнью. Русская душа не склонна к скептицизму и ей менее всего соответствует скептический либерализм. Народная душа легче всего могла перейти от целостной веры к другой целостной вере, к другой ортодоксии, охватывающей всю жизнь».
.jpg)
С другой стороны, тот же Бердяев соглашается с тем, что только Ленину, разбудившему стихию кровопролития, удалось обуздать ее – «деспотическим, тираническим путем», ведь «никогда в стихии революции, и особенно революции созданной войной, не могут торжествовать люди умеренных, либеральных, гуманитарных принципов. Принципы демократии годны для мирной жизни, да и то не всегда, а не для революционной эпохи. В революционную эпоху побеждают люди крайних принципов, люди склонные и способные к диктатуре. Только диктатура могла остановить процесс окончательного разложения и торжества хаоса и анархии». В этом, полагает Бердяев, Ленин подобен Петру Первому, и вообще, «как это парадоксально ни звучит, но большевизм [выступающий за сильное, централизованное государство] есть третье явление русской великодержавности, русского империализма, – первым явлением было московское царство, вторым явлением петровская империя».
Не уверены, ставил ли Ленин самого себя на одну доску с Петром Великим (говорят, он терпеть не мог восхвалений и почестей), но то, что плакал в конце жизни от бессилия что-либо исправить в заданной им же самим инерции развития своей партии и своего государства, – факт. Первый сигнал о надвигающейся беспомощности прозвучал весной 1922 года, как раз в разгар голода, когда крестьяне перешли на подножный корм – траву и коренья, объедали кору с молодых деревьев, а кто-то не гнушался и людоедством. Будто Судьба мстила за пролитые реки русской крови: у Ленина, и до этого терпевшего постоянную слабость и усталость, бессонницу и головные боли, припадки с временной потерей речи, ухудшение слуха и зрения, случился первый удар. Поразительным усилием воли он восстановился: однажды, на заседании Коминтерна, произнес речь на немецком языке продолжительностью почти полтора часа. Второй удар настиг вождя в конце 1922-го, из-за паралича правой стороны тела он утратил возможность писать, а надиктованное – через секретарей-осведомителей – тотчас становилось известным Сталину. Ленин фактически оказался взаперти, «под колпаком» у Сталина. В марте 1923-го – третий удар: ушла способность читать, пропала речь, остались лишь отдельные слова-вспышки – «помогите, ах, черт, иди, вези, веди, аля-ля, вот-вот, гутен морген», – которые произносились произвольно, без всякого смысла. Владимир Ильич плохо понимает, о чем его просят, часто плачет. Просит у Сталина яду, но не получает его. Когда за несколько месяцев до смерти его в последний раз привозят в Кремль, никто из сподвижников не встречает: им не по себе от непривычно жалкого вида всегда энергичного, целеустремленного учителя. Лев Каменев, посетивший его в декабре, увидел «полулежавшего в шезлонге, укутанного одеялом и смотревшего мимо беспомощной, искривленной младенческой улыбкой человека, впавшего в детство».
21 января 1924 года – четвертый и последний инсульт. Ленин умирал в жутких судорогах, температура тела достигла 42,3 градусов. Из-за артериосклероза, унаследованного от отца и развившегося в ходе многолетнего колоссального перенапряжения (сказались и пули, выпущенные Фанни Каплан), кровь не могла продвинуться в мозг, его питание прекратилось, последовал паралич дыхания и смерть. При вскрытии медики были поражены масштабами увечий мозга. Стенки сосудов были настолько пропитаны известью, что при ударе пинцентом отзывались костяным звуком, ширина просветов в сосудах была не больше булавки или даже щетины, мозговая ткань подверглась размягчению и распадению, по слухам, расползшимся по Москве, одно полушарие мозга «было сморщено, скомкано, смято и величиной не более грецкого ореха».
«Другие пациенты с такими поражениями мозга бывают совершенно неспособны ни к какой умственной работе», – комментировал нарком здравоохранения Николай Семашко. Английский биограф Ленина Луис Фишер более откровенен: «Приходилось дивиться не тому, что мысль у него работала в таком измененном склерозом мозгу, а тому, что он так долго мог жить с таким мозгом». «Как вспоминала М.И. Ульянова (сестра Ленина. – Прим. ред.), когда «врачи предложили ему помножить 12 на 7 и он не смог этого сделать, то был очень этим подавлен»... Однако после этого всего через месяц-другой вождь принимает решения, имеющие огромное значение для судеб России и мирового сообщества: высылка интеллигенции за границу, одобрение постановления ВЦИК «О внесудебных решениях ГПУ, вплоть до расстрела», определение вопросов стратегии и тактики III Интернационала – переход от непосредственного штурма буржуазной крепости к ее методической осаде. Кто скажет, восстановился ли вождь большевиков после болезни, принимая эти решения?», – задавался вопросом Дмитрий Волкогонов.
Еще один акт исторического возмездия Ленину длится по сей день: мощи самого известного безбожника томятся в Мавзолее мертвым идолом уже 92-й год.
http://ehorussia.com/new/node/10849
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
mysliwiec 
